ЗВИНУВАЧЕННЯ 14: Мормони не є християнами, тому що заперечують вчення про первородний гріх.[1]

ОТВЕТ: Це звинувачення ґрунтується на перебільшенні. Писання Святих останніх днів недвозначно заявляють, що умови, в яких доводиться жити людині з часів падіння Адама, це гріх і страждання.[2]Точка зрения мормонов схожа с той, которой придерживались классические раввины, имевшие, в конце концов, достаточно времени для размышлений над текстом Бытия. Как подытоживает их позицию С. Дж. Ф. Брэндон (S. G. F. Brandon), «еврейская раввинистическая мысль связывала склонность человека совершать грех с грехопадением Адама и посредством этого объясняла смерть».[3] Несмотря на то, что раввины знали о «фактическом» ​​или «личном грехе», они, кажется, мало что знают или ничего не знают о таком понятии, как «неотъемлемый грех» – о понятии, которое атимормонские «эксперты» считают необходимым, чтобы быть христианином.

То же самое и с восстановленным Евангелием. Против чего восстают Святые последних дней, так это против полномасштабного учения о первородном грехе, которое было разработано такими сравнительно поздними христианскими мыслителями, как святой Августин. Они против учения, которое выдающийся историк У. Х. К. Френд (W. H. C. Frend) охарактеризовал как «бесчеловечное», «навязчивое» и базирующееся на «неизменно неправильном переводе».[4]

Но почему именно мормоны выбраны для порицания по этому вопросу? «В истории Церкви бушевали ожесточённые споры касательно учения о первородном грехе».[5] Пелагиане пятого и шестого веков отрицали это учение, так же, как и Феодор Мопсуестийский (ум. в 428 по Р. Х.).[6] Тем не менее, как мы уже видели, принадлежность к христианам Феодора никогда не подвергалось сомнению. И уж тем более, христианство Пелагия.[7] Никакого реального учения о первородном грехе не обнаружено ни у Иустина Мученика (ум. ок. 165 г по Р. Х.), ни у Тациана (где-то в 160 г по Р. Х.), хотя никому и в голову не придёт отрицать их принадлежность к Христианству.[8] В самом деле, понятие первородного греха, как оно обычно понимается сегодня, явно более позднее, развилось из полемики четвертого и пятого веков.

Дж. Н. Д. Келли (J. N. D. Kelly), несмотря на то, что видит в трудах некоторых греческих отцов «наброски реальной теории о первородном грехе», всё же признает, что «легко собрать отрывки из их произведений, которые… по всей видимости, исключат какое-либо учение о первородном грехе».[9] Афанасий Александрийский, например, «никогда не подталкивает к мысли, что мы разделяем первоначальную вину Адама, то есть его моральную вину, при этом он не исключает для человека возможность жить совсем без греха». На самом деле, утверждает он в одном месте, что Иеремия и Иоанн Креститель прожили безгрешные жизни. И Григорий Нисский (ум. около 395 г. по Р. Х.), Григорий Богослов (ум. 389 г. по Р. Х.), и Иоанн Златоуст «учат, что новорождённые дети свободны от греха».[10] Пол М. Блауэрс (Paul M. Blowers) в недавно опубликованном справочнике, получившем официальное одобрение и от Американского общества истории Церкви, и от Североамериканского святоотеческого общества, предлагает подвести финальный итог этой самой ранней ситуации: «Среди греческих отцов почти нет признаков идеи об унаследованной вине или физически передаваемой греховности. По мнению апологетов виновность главным образом есть вопрос персонального использования свободы выбора, вопрос личных грехов, для которых неповиновение Адама было лишь прообразом. Греческие авторы постоянно поддерживали идею о безгрешности младенцев, чем исключали первородный грех в качестве обоснования крещения младенцев… Ориген …подчёркивал, что душа каждого отдельного человека была наказываема в точном согласии с совершёнными ею грехами. Этот характерный акцент на личной ответственности вкупе с убеждением, что моральное зло не имеет «естественного» статуса в Творении, но является результатом волевого акта человека, продолжал препятствовать [распространению] на христианском востоке доктрины о генетически передаваемом грехе». На латинском западе, – признаёт Блоуэрс, – образовалась некая «более серьёзная картина» по данному вопросу. Но даже на западе ведущие авторы, жившие до Августина, «пришли к выводу, что каждый человек, в конце концов, отвечает за свои собственные грехи».[11] Тертуллиан (ум. около 220 г. по Р. Х.), например, будучи весьма обеспокоен идеей персонального греха, похоже, ничего не знал о каком-либо учении про коллективную вину, порождённую Адамом.[12] Создаётся впечатление, что позицией ранних христиан было, по существу, то, что «люди будут наказаны за свои собственные грехи, а не за согрешение Адама». Конечно же, мы цитируем второй Символ веры Церкви Иисуса Христа Святых последних дней. Трудно понять, почему ранние святые могли придерживаться этого взгляда и оставаться христианами, в то время как Святые последних дней должны быть изгнаны из христианского мира за то, что придерживаются того же в наши дни.[13]

В таком случае, первородный грех был инновацией. Ранние христиане не знали о ней, а евреи, которые знали историю Адама и Евы задолго до времени Христа, даже сегодня всё ещё отвергают её.[14] Это учение не было четко сформулирована до времён Августина. Он разработал его, сражаясь с пелагианами, которые считали его отвратительным, так что [это учение] можно без риска привязать к Карфагенскому собору (прошёл в 418 г. по Р. Х.). «Правильным будет рассматривать пелагианское богословие как традиционное, особенно в Риме. Но африканцы под богословским руководством Августина умудрились наклеить на них ярлык ереси в церкви, тем самым учреждая августинскую теологию благодати в качестве основы Западной традиции».[15]

Во времена Августина идея о том, что некий единый великий грех стоит за видимым распадом римского общества, была общей как для язычников, так и для христиан, и как ясно видно, именно из этого неодолимого чувства дискомфорта выросла сравнительно поздняя христианская доктрина о первородном грехе.[16] Действительно, Августин ещё более, чем большинство его современников, мог быть склонен принять её из-за своего манихейского прошлого, от которого он с возрастом так никогда полностью и не избавился. Его часто обвиняли, даже после его обращения, что он ещё манихей, а не христианин[17] (манихейство – учение, основанное пророком Мани Персидским [215-277 года по Р. Х.], придерживающееся дуалистической модели создания, которое оно разделяло между силами света и тьмы, и рассматривало физический космос, по сути, как зло). Некоторые современные ученые доказывают сейчас, что «парадигмой западного богословия» был Августин, который ввёл в Христианство чуждые ему идеи, и что именно он, а не Пелагий, был ересиархом.[18] Августин одержал победу над своими оппонентами. Но вполне возможно, что в вопросе о первородном грехе именно наследники древней языческой иранской ереси осуждают Святых последних дней за то, что те верны первоначальному христианскому вероучению. И, если можно верить уважаемому протестантскому учёному Эрнсту Бенцу (Ernst Benz), то очень вероятно, что мормонская позиция по этому вопросу ближе к позиции первоначального Христианства, чем к та, которой придерживались Августин и его ученики.[19]

Дж. Н. Д. Келли выдвигает предложение для понимания ранних греческих отцов Церкви, которое процитируем здесь. Он сетует на то, что называет «вердиктом по обычаю» учёных (что, мол, у греческих отцов отсутствует понятие о первородном грехе), и замечает, что это «кажется несправедливым по отношению к греческим отцам, возможно, потому что зависит от предположения, что никака теория о первородном грехе не звучала убедительно, исключая полномасштабную латинскую [подобно той, что продвигал Святой Августин]. Крайне важно избавиться от этого предрассудка. По общему согласию, вряд ли можно найти хотя бы намёк в трудах греческих отцов на то, что человечество в целом разделяет грех Адама, т. е. его вину. Этим отчасти объясняется их нежелание говорить о наследии, которое он оставил нам, как о грехе, и, конечно же, делает понятным их снисходительное отношение к умирающим без крещения детям».[20] Так что, опять же, несправедливо обвинять Святых последних дней за отказ от теории, которая возникла через столетия после смерти и воскресения Спасителя. Необходимо искоренить подобное предубеждение или, по крайней мере, увидеть, что это – предубеждение.