Глава 8

Недавнее открытие целой гностической библиотеки в Египте не столько воскресило, сколько подтолкнуло исследование самого трудного и зловещего эпизода в церковной истории – времени появления гностиков. Самым последним исследованием во всей этой области оказался впечатляющий совместный труд многих голландских учёных. Они увидели в кризисе гностицизма закат первоначальной церкви и момент, в котором «христианство входит в новую фазу своей истории».[1] Во время этой великой революции второго века вся ориентация церкви изменилась полностью. К чему это привело? Это привело к тому, что замолкли голоса пророков. Постоянная потребность церкви в духовных дарах, особенно в даре пророчества, привела к появлению армии шарлатанов и факиров, которые хотя и были дискредитированы временем, оставили свой постоянный и видимый след в христианской церкви. Это и были так называемые гностики.

Павел пророчествовал, что «и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор 13:8). Здесь, так называемый, оригинальный текст использует идентичное слово для прекращения пророчеств и упразднения знания – katargethesontai, «изъять из обращения», «стать недействующим», – и слово это в обоих случаях используется в будущем времени. Здесь нет места случайности; всё утверждение звучит ясно и выразительно: «Имеющиеся сейчас пророчества остановятся; звучащие сейчас языки умолкнут (pausontai); а имеющийся ныне гнозис будет утрачен». Эти дары не просто постепенно исчезнут; они будут отняты. Они уже достаточно слабы: У нас эти дары имеются в очень ограниченном виде, — объясняет Павел в последующих стихах, а затем делает важную ремарку, – Но для текущего времени остаются «сии три: вера, надежда, любовь». Бесцветное «а теперь» из Синодального перевода недостаточно подчёркивает nuni de или «но пока что» из «оригинала», а в то время как слово «пребывают» из нашей русской Библии делает акцент на качестве постоянства и надёжности, оригинальное menei совсем не означает «быть прочным», но просто описывает то, что останется. Выражение «сии три», о том, что останется, находится в явном контрасте к тем трём, что будут отняты, а именно, дар пророчества, дар языков и гнозис – самый великий дар из всех.

«Павел в темнице» — картина Рембрандта

Слово гнозис означает акт познания и в некоторых случаях может быть переведён просто как «знание». Но не тогда, когда Павел использует его! Частое использование им этого слова не оставляет нам сомнений по поводу того, что оно означало для первых христиан. Для них оно было тем, что мы могли бы перевести как «свидетельство о Евангелии». «Да и все почитаю тщетою ради превосходства гнозиса Христа Иисуса, Господа моего, – пишет Павел Филиппийцам (3:8), – для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа». Как часто мы слышали такие высказывания, как это: «Я не променяю моё свидетельство о Евангелии Иисуса Христа даже на все богатства мира». «Бог… озарил наши сердца, дабы просветить нас гнозисом славы Божией в лице Иисуса Христа», – пишет он коринфянам (2 Коринфянам 4:6). Нашими духовными оружиями, – говорит он им (10:4-5), – мы «ниспровергаем logismoi (человеческие расчёты) и всякое превозношение, восстающее против гнозиса Божия, и пленяем всякое noema (доводы, рассуждения) в послушание Христу». Здесь мы видим, что гнозис это не просто обыкновенный плод человеческой мысли или соображений или исследований – он опровергает эти logismoi и noemata. «Я – обычный человек, – говорит Павел, – что касается logos (то есть образования, умственных способностей), но я определённо не таков, что касается гнозиса» (см. 2 Коринфянам 11:6). «Какую принесу вам пользу, – снова говорит он коринфянам (1 Коринфянам 14:6), – когда не изъяснюсь вам или откровением, или гнозисом, или пророчеством, или didaché (вдохновенным учением)?» Здесь слово гнозис явно указывает на знание, полученное только через откровение, а не обычными способами. Павел напоминает колоссянам (2:3), что гнозис «сокрыт», и что не у каждого из тех, кто претендует на него, он имеется. Это знаменитое «лжеименное знание» из 1 Тимофею 6:20, где Тимофею было сказано избегать споров с теми, кто имеют претензии на гнозис, но не обладают им.

Единственный сохранившийся труд Иринея называется «Обличение и опровержение лжеименного знания» (или «Обличение и опровержение того, что ложно именуется гнозисом»). Те, кто первыми писали против гностиков, всегда очень четко указывали, что они «так называемые» или «сами себя так называющие» гностики, а их учения – это ложный гнозис.[2] Очень важно это отметить, ибо это показывает, что существовал или должен был существовать подлинный гнозис, который имитировали все эти люди. «Кто… дошли до пределов заблуждения, – писал Евсевий, – и [ввели] лжеименное знание (гнозис)».[3] В противовес им Ориген и Климент Александрийский называют себя истинными гностиками.[4]

Поскольку гнозис породил больше исследований и спекуляций, чем любой другой аспект христианского вероучения, можно было бы ожидать, что богословы будут весьма признательны за чистое определение истинного гнозиса, переданного нам Евсевием с самых ранних лет христианства и сделавшего его отправной точкой для всех своих исследований. Как ни странно, они никогда не упоминают такое определение. А ведь это – ключ к решению всего вопроса. Евсевий так цитирует Климента: «Иакову Праведному, Иоанну и Петру Господь после Воскресения передал знание [гнозис], они же передали его остальным апостолам, остальные же апостолы семидесяти…».[5] Таким образом, у нас имеется истинный гнозис – определенные знания, доверенные высшей власти церкви после Воскресения и, насколько мы знаем, больше никому другому. Это было именно то знание, о котором так называемые гностики позже утверждали, что оно у них имеется. Из заголовков и содержания недавно обнаруженных гностических писаний ясно, что их особой гордостью было обладание тем, «чему Христос учил апостолов после Воскресения».[6] Евсевий сохранил повествование Егезиппа – одного из самых ранних христианских авторов, описывающее появление этих притворщиков.

«До того времени, – [рассказывает Егезипп], – Церковь была как чистая непорочная дева; пытавшиеся погубить здравое и спасительное благовестие, если и были, то сидели, забившись в свои темные углы, и оставались в неизвестности. Когда же святой апостольский лик (choros) окончил так или иначе свою жизнь и ушло поколение, удостоившееся своими ушами слышать голос Божественной Премудрости, тогда под влиянием (systasis) лжеучителей, с их обманами, начался разброд и безбожие. Так как не оставалось в живых никого из апостолов, они решили в открытую противопоставить проповеди истины свое лжеименное знание (гнозис)».[7] Обратите особое внимание: пока были живы апостолы, апостольская власть указывала этим самозванцам их место. Пока были ещё живы люди, которые действительно слышали проповедь Господа, эти обманщики не могли ни на что претендовать, но скрывались по тёмным углам, дожидаясь своего часа. И это время пришло! Как только эпоха апостолов прошла, экраны апостольской власти рухнули; обманщикам стало нечего бояться, и внезапно церковь уже кишела ими, – рассказывает Евсевий в другом месте. Они появились, как грибы из земли, – говорит Ириней, – и действовали, ощущая свою полную безнаказанность и неприкосновенность.[8] Где же были тогда преемники апостолов, которым следовало бы поставить их на место и продолжать использовать власть, которая так долго держала тех в благоговейном страхе? Той власти уже не было там, и церковь оказалась в затруднительном положении, в положении, которое полностью описал Ириней Лионский в своём труде о гностиках.

«Некоторые отвергая истину, вводят ложные учения, – говорит он в своём предисловии, – они обольщают ум неопытных и пленяют их, искажая изречения Господа и худо истолковывая то, что хорошо сказано; и под предлогом знания совращают многих и отвращают от Творца и Украсителя вселенной, как будто они могут показать нечто более возвышенное и великое, нежели Бог, сотворивший небо и землю и все, что в них. При этом они нарочно искусными оборотами слов увлекают простых людей, …не могущих отличить лжи от истины». Он описывает их действующими изнутри церкви как обычных её членов, как волков, «которых они не могут узнать по их внешнему облачению в овечью кожу», делающих так, чтобы то, о чём они говорят, казалось «истиннее самой истины». Отсюда становится ясно, что гностические учения не были как-то особенно странными или экзотичными, что они были настолько христианскими, что вводили в заблуждение даже самых ортодоксальных, что они имели дело с тайнами Вселенной и, как предполагалось, изошли от самого Христа.

Почти все исследования гностицизма в прошлом искали ключ к его происхождению и природе в первоисточниках различных гностических учений. Так некоторые учёные утверждают, что гностицизм – это просто адаптация церковью греческой философии, другие говорят, что это продукт типично еврейского происхождения, третьи утверждали, что нашли его истоки в Египте, Малой Азии, Вавилоне, Самарии, Персии и Индии. Даже сегодня, как никогда ранее, мнения расходятся весьма широко.[9] Это выглядит так, как если бы кто-то обратился к разным сторонам с просьбой описать природу ведра. И для этого им пришлось бы представить тщательный химический анализ всех веществ, переносимых в вёдрах. Появилась бы школа молока, школа воды, школа отрубей и т. д., каждая из которых даёт определение ведру с точки зрения конкретного содержимого. Главное о гностиках это не то, что они усвоили учения и практики из Ирана или Александрии, но что они продемонстрировали отчаянное желание заполучить всё, что выглядит многообещающим – независимо от того, откуда оно взялось. Исследование Иринеем таких практик и учений легко объясняет эту срочность: гностики произвели огромную сенсацию и приобрели огромную и растущую армию последователей благодаря возбуждающим заявлениям о том, что у них имеется гнозис, знание, полученное через откровение, нечто замечательное, чему Господь учил Петра, Иакова и Иоанна после воскресения. Заявив о своих притязаниях, они оказались, так сказать, «в нужном месте в нужное время». И им нужно было предоставить что-то чудесное, сверхъестественное, которое в то же время соответствовало бы в какой-то степени распространённым слухам и преданиям в церкви о том, что же такое этот гнозис.

Ириней Лионский — один из первых Отцов Церкви, ведущий богослов II века

Вот почему они приветствовали любые учения или практики, которые сочетали в себе тайну и высшее знание с космическим размахом и масштабом. Они сделали Бога чем-то недоступным для обычных христиан, они давали тайные уроки и взимали за них плату. Они создавали сложные философские системы, основанные на абстрактных и персонифицированных понятиях. Они практиковали обычные фокусы и специализировались на чудодейственных трюках, таких как превращение вина в кровь (всё это, по словам Иринея). Они пытались добиваться сверхъестественных переживаний с помощью употребления наркотиков и стимуляторов. Они обогатили свой лексикон причудливыми техническими терминами, чтобы производить впечатление на публику. Они много внимания уделяли нумерологии и создали целые библиотеки фальшивых апокрифических писаний, чтобы произвести сенсацию. Они имитировали таинства небесного брака и крещения, но в то же время учили, что в водном крещении не было необходимости, так как всё есть дух. Они говорили, что для тела, поскольку оно создано из земли, участвовать в спасении невозможно. Они осуждали брак; они использовали крайне напыщенную речь. Они преподавали учение о переселении душ. Они почитали святые изображения, в частности, лик Христа.

Это лишь то немногое, что вменяет им в вину Ириней. Какова смесь! Но у всего этого есть одна очевидная цель – создать впечатление, что силы, дары и знания древних апостолов всё ещё были на земле, потому что они претендовали именно на это, хотя этого и не имели. «Только одно можно с уверенностью сказать об этом Гнозисе, – пишет Киспель, ведущий современный исследователь гностицизма, – С убеждённостью мы может сказать только то, что пропорция простофиль и сумасшедших [stoethaspels en warhoofden] среди них была больше, чем где бы то ни было ещё».[10] И всё же самым подозрительным обстоятельством является то, что многое из предложенного ими было сохранено в традиционном христианстве!

Гностический эксперимент доказал ряд важных моментов. Во-первых, то, что дары Духа нельзя подделать. Гностики предпринимали отчаянные и решительные усилия, чтобы сымитировать власть, которой когда-то пользовались апостолы. Но после того, как ушло первое поколение талантливых и увлечённых – последователей школы Симона Волхва (который, как вы помните, когда-то пытался купить власть священства у Петра), – они превратились снова в безопасных и обычных носителей философии и мистики, достаточно глубокой и недоступной, чтобы удовлетворить церковь. Евсевий сохранил полученные из ряда источников сведения о жалких попытках монтанистов сохранить живым дар пророчества, – проект, который, в конце концов, в отчаянии был оставлен после смерти леди Максимиллы.[11]

Во-вторых, гностическое течение второго века показало, как страшно изголодался христианский мир по духовным дарам. Они жаждали пророчества, дара языков и чудесного гнозиса, и даже после того, как главная церковь снова поглотила гностиков, эта жажда так никогда и не была утолена. Ряд недавних исследований показал тенденцию появления гностицизма в каждом столетии, только для того, чтобы его дискредитировали, когда выдвигаемые им претензии оказываются необоснованными.[12]

Третий и самый важный момент, который был доказан с помощью гностического опыта, так это то, что главная церковь была не в состоянии удовлетворить спрос на духовные дары. Несмотря на то, что Ириней может высмеивать все те глупые претензии гностиков, но и сам выглядит таким же жалким и разочарованным, как и они, когда пытается выступить с позитивной программой.

Если бы там имелся истинный гнозис, то у ложного гнозиса не было бы никаких шансов устоять против него. Как уже давно указывал Август Неандер, ради удовлетворения так называемого гнозиса церкви пришлось изобрести другой гнозис, который она затем провозгласила древним.[13] Однако было слишком поздно – восстанавливать или утверждать древние дары, от которых уже однажды отказались. Так что не удивительно, что, создавая собственный контр-гнозис, главная церковь подражала по всем направлениям своему сопернику. Кончилось тем, что они в точности стали похожи друг на друга. «Следовательно, нет никакого парадокса, – говорит Гарнак в заключении своего исследования по данному вопросу, – если мы говорим, что гностицизм… в католицизме одержал половину победы».[14] Единственная проблема с гностицизмом, – объясняет Гарнак, – так это то, что он опередил своё время, и эта проблема гностиков решилась, как только остальная церковь, наконец, переняла и приняла их образ мышления.[15]

Конечно же, поразительно, что гностицизм так никогда и не был формально осуждён, как это было с другими ересями и как это, несомненно, произошло, если был бы жив кто-то из апостолов или равный им по власти. Не было созвано общего собора для рассмотрения этой величайшей и самой опасной из всех ересей, потому что некому было его созвать. Самозваные защитники ортодоксии, – так Ириней описывает сам себя,[16] – могли противопоставить гностическому учению только новое учение собственного производства. А учение самого Иринея отличается от учения гностиков, которое он опровергает, только в вопросе терминологии. Гностический Пропатор – это его Бог под другим именем, а их Плерома – это его Космос. То, что они называют Логосом Божьим, он называет Иисусом Христом, ни больше, ни меньше. И так он находит гармонию почти со всеми их аргументами, убеждениями и понятиями, так что единственное реальное разногласие – в словах.

Взлёт, процветание и ассимиляция гностиков – это одна из самых важных историй об утрате церковью и миром дара пророчества.