Глава 3

Хью Нибли

Рассмотрим общеизвестное утверждение о том, что пророк – это очередной проповедник. Во все времена жили мужчины и женщины, претендовавшие на пророческие дары и сверхъестественные переживания. Некоторые из них были истинными пророками, но большинство из них, как напоминает нам снова и снова Священное Писание, были лжепророками.

Чтобы избавить себя от труда различения истинных от ложных [посланников], среди историков была введена практика сваливать их всех в одну кучу. Поступать так, значит, совершать серьёзную несправедливость по отношению к истинным пророкам. Всё равно, что смешивать в общую массу всех целителей (как делают некоторые), значит совершать такую же несправедливость по отношению к честным врачам. Даже если бы было всего три честных доктора во всём мире, даже в этом случае помещать всех докторов в одну категорию – несправедливо. И если бы было всего три истинных пророка за всю историю, то и тут будет неверным ставить их всех в один ряд.

Например, как древние, так и некоторые современные авторы, называют Христа очередным целителем и чудотворцем, путешествующим мудрецом, учителем праведности, совершенно типичным представителем «когорты фанатиков». Поколения учёных с лёгкостью указывали на поразительную схожесть между Его скитаниями, страданиями и учениями и теми, что имелись у Его ближайших современников, наподобие Аполлония Тианского. Пожилой путешествующий шарлатан Перегрин был заклеймён остроумным и проницательным Лукианом, как типичный христианин. С самого начала люди начали собирать коллекции историй и рассказов о раннем периоде жизни Иисуса, показывая, что Он был обыкновенным сельским мальчиком с необузданным желанием произвести впечатление на других.

Добросовестный и интеллигентный Цельс опубликовал один из подобных рассказов, выдавая его за чистую монету. В соответствии с этой версией Иисус состряпал историю о Своём рождении от девственницы, так как стыдился того, что был рождён в жалкой еврейской деревушке от бедной труженицы низшего класса. «Говорит, что Его мать была изгнана своим супругом, по ремеслу плотником, после того, как была изобличена в нарушении супружеской верности. Затем он выставляет еще, что она после того, как была уже изгнана мужем и начала порочно блуждать, родила незаконно Иисуса, и что этот (Иисус) по причине бедности стал заниматься поденной работой в Египте и изучил некоторые волшебства, которыми славятся египтяне; что Он затем снова возвратился в свое отечество и, сильно возгордившись (своим) искусством волхования, при помощи этого искусства объявил Себя Богом».[1] Тот же местный авторитет может предоставить специфические данные из этой истории. Мы даже знаем имя солдата, от которого Мария забеременела – Пантера; и что все всегда признавали, что этот ребёнок не был от Иосифа.[2]

Это Цельс находит более правдоподобным, чем всякие надуманные сказки про непорочное зачатие; всё это звучит для него искренне, – говорит он, – и с лёгкостью подходит для всех событий, которые иначе пришлось бы объяснять чудесами.

Мы вынуждены признать, что Цельс говорит дело. Низкое происхождение, бедность, утрата морального облика, случайные заработки, магия и фокусы-покусы, завышенная самооценка и сверхъестественные притязания – всё это выглядит вполне правдоподобно. И можно найти множество параллелей с миром, в котором жил Иисус.

Начиная с Цельса, люди хватаются за поверхностное сходство Христа с другими религиозными людьми того времени, чтобы доказать, что Он был одним из многих. Тогда Его проще объяснить. С помощью тщательного исследования можно сопоставить все Его учения с учениями других людей (ранние апологеты сами использовали такой метод, спрашивая язычников: «Почему вы преследуете нас, когда мы учим только тому же, что и вы?»). Христос был бездомным человеком, за которым ходили его ученики, но точно так же путешествовали и софисты. Он был великим учителем нравственности, но и они были. Его преследовали и поносили, но то же было со стоиками и пифагорейцами. Его последователи заявляли, что он был Мессией, но ведь так делали и последователи Бар-Кохбы и Бар-Нефеле. Его распяли, но то же сделали с Мани и многими другими религиозными фанатиками. Даже Его воскресение легко наводит на мысль о победе над смертью в ежегодных ритуальных представлениях многих восточных народов, когда царь выходит из подземного мира, победив в борьбе со смертью.

Всё это раз за разом повторяют, чтобы сбросить Христа на уровень ежедневных переживаний и заменить чудесное и неудобное банальным и убедительным. Но всё безрезультатно. Человек не сочиняет музыку на логарифмической линейке, а равно божественность и истинность Христа не предназначено доказывать с помощью истории, поскольку, как мы уже указывали, эти знания приходят только через прямое откровение от Небесного Отца.

Хотя даже если брать историческую основу, случайные сходства между Господом и другими учителями являются поверхностными и тривиальными по сравнению с серьёзными фундаментальными различиями между ними.

Существует масса классической литературы, касающейся деятельности путешествующих мудрецов и религиозных учителей в период поздней античности. Все эти люди обладали определёнными характеристиками. По примеру семи мудрецов, они путешествовали одинокие по миру, как очевидцы Божьих дел; Христос всегда оставался в нескольких километрах от дома и никогда не проявлял интереса к естественной философии. Они все были искателями мудрости; у Христа она была, и Он ею делился. Они жили в полной оторванности от общества, а правительства и правители воспринимали их не иначе как безвредных мечтателей; Его же деятельность встревожила римскую и иудейскую власть. Они избавились от семьи и друзей, а Он жил в тесных отношениях с ними все дни Своей жизни. Они совершали интересные опыты и театральные трюки, чтобы развлечь и поразить толпу; а все Его чудеса приносили пользу и никогда не предназначались для привлечения внимания. Они учились в разных философских школах и стремились сидеть у ног великих учителей; а Он говорил, как власть имеющий. Они делали всё, чтобы привлечь максимально возможное число последователей; а Он запрещал Своим ученикам делать то, что сделало бы их популярными. У них появлялись и исчезали ученики, потому что сами выбирали – приходить им или уходить; а Он избирал Своих учеников Сам и связал их с Собой через обещания и заветы. Все они (как показал профессор Йегер) раздавали политические консультации и советы, стремясь занять официальные позиции советников, а также вели обширную переписку с властями; Он не давал подобных советов и не писал подобных писем. Единственным местом, где они могли подобающе произносить свои речи, был театр, официальное место для собраний; а Он всегда избегал собраний в подобных местах. Они старались выделиться в одежде и во внешнем виде; а Его учеников критиковали за то, что они так не поступали.

Мы могли бы ещё продолжать и продолжать, хотя уже и так ясно: Христос являл по своей сущности противоположность всем тем людям, к категории которых Его так часто относят. Одним словом, Он был истинным пророком, а они – нет. И если они каким-то образом оказывались похожими на Него, то лишь благодаря их собственным усилиям, чтобы о них заговорили, как об истинных пророках. Главная разница в том, что они лишь искали того, кем Христос был. Они говорили, как книжники и фарисеи, лицемеры; а Он – как имеющий власть. Здесь кроется всё отличие между этими двумя [категориями] в мире. Среди множества схожих друг с другом претендентов – многие из них были благочестивыми и честными людьми – лишь Он один ни на что не претендовал.

Памятуя об этом, давайте обратимся к критике наших современных пророков, особенно Джозефа Смита. Уверен, что, когда мы читали «официальную» историю Иисуса, большинство наших слушателей подумало об обычных немормонских рассказах про Джозефа Смита. Ещё более знакомыми, чем лукавые, грязные детали и атмосфера высокомерия и изощрённости в словах рассказчика, оказываются характерные измышления о том, что Иисус и Его семья не были теми, с кем могли бы общаться достойные мужчины и женщины. Эта нота звучит во всех ранних антихристианских произведениях, равно как и во всей антимормонской литературе.

Люди не замедлили отметить поверхностное сходство современного пророка с другими людьми: он основал церковь, как и другие; он претендовал на откровения свыше, как делали и те; его преследовали, как и других; он читал Библию, как и они… А поскольку они были самозванцами, то, соответственно, и он таков. Но как раз это последнее вы не можете утверждать. Ведь можно составить бесконечный список схожих черт между Джозефом Смитом и Гладстоном, но что это докажет, кроме того, что они оба были мужчинами? Всё, что можно спрашивать по делу современного пророка, всё это можно спросить и по делу Иисуса: Чем Он существенно отличался от других?

По этому вопросу мнение одного человека заслуживает особенного внимания. Эдвард Мейер было одним из самых образованных людей современности. Областью его исследований была древняя история, а особым интересом – происхождение религий. Он писал авторитетные труды по истории религии, а также выделял Святых последних дней в качестве одной из великих подлинных религий. Большинство других церквей и сект есть лишь эпизод в истории развивающегося движения, лишь вариации на общепринятую тему, лишь реформы или инновации, предпринятые людьми, которые хотя и были лишены специального призвания или особого дара для выполнения этой работы, делали лишь то, что делали другие. Однако три религии – первоначальное христианство, ислам и мормонизм – действительно претендуют на то, что были основаны не только людьми, но через прямое откровение с небес.

Средневековый рисунок с изображением Мухаммеда, произносящего проповедь

Мейер считает, что самое близкое сходство существует между Мормонской Церковью и первоначальными христианами. Они похожи друг на друга во всех подробностях, вплоть до их недостатков. Он также находит похожести между Джозефом Смитом и Мухаммедом, хотя они поверхностны и случайны на фоне тех существенных моментов, когда эти два человека заявляли о своём пророческом призвании – тут они являют полную противоположность друг другу. Поскольку немормоны давно уже практикуют особые состязания в закрытых помещениях, касающихся сравнения Джозефа Смита и Мухаммеда, было бы неплохо привести список отличительных черт этих двух людей, как приводит их, вероятно, единственный учёный, не имеющий непосредственных знаний, как о мормонах, так и о мусульманах:

(1) Прежде всего Мейер останавливается на значительной продолжительности периода сомнений и опасений, столь долго одолевающих Мухаммеда, на длительном периоде недоверия к себе и чёрного отчаяния, особенно в период, называемый Фатра, когда он думал о совершении самоубийства и, согласно некоторым источникам, даже пытался его совершить. Пророк ислама, будучи честным человеком, крайне переживал из-за возможности сумасшествия или того, что увиденное им было, скорее, от дьявола, чем от ангела. В отличие от этого, «для Джозефа Смита очень выразительным было то, – писал Мейер, – что у него не было абсолютно никаких сомнений или опасений».[3] Мейер поздравляет Мухаммеда с тем, что это нормальная человеческая реакция, и упрекает Смита за то, что у него её не было.

(2) Во-вторых, в отличие от поведения Джозефа Смита, Мейер замечает образцовую осторожность, сдержанность и проницательность Мухаммеда, показывая, как он обретал уверенность через практику и на протяжении многих лет тщательно прорабатывал своё учение и свою историю, исправляя, пересматривая и выстраивая её. В отличие от Джозефа Смита и ветхозаветных пророков, – отмечает Мейер, – Мухаммед никогда по-настоящему не видит ничего в своих откровениях, но вычитывает из книги медленно и очень болезненно.[4] Смит же находит себя в компании древних пророков Израиля. Мухаммед – нет.

(3) Наиболее важное отличие между этими двумя предполагаемыми пророками, по словам Эдварда Мейера, это то, «что Джозеф Смит верил в продолжающееся пророческое вдохновение, говорение на языках и т. д., и вместе с тем в личное откровение, доступное для получения всяким верующим… Мухаммед, с другой стороны, знает только одну единственную книгу, то есть Библию, с которой сам смутно знаком».[5]

(4) Взгляды Джозефа Смита на духовное и сверхъестественное «намного более несуразны и материальны», чем у Мухаммеда. Для Джозефа проявления иного мира – что-то вполне реальное и фактическое. «Для Мухаммеда, с другой стороны, есть только одно чудо – откровение слов божественной книги и явление ангелов. Он отрицал наличие какой-либо власти для совершения чудес, а его последователи вообще не имеют никакой особой силы».[6] Современные мусульмане, скорее, гордятся своим спокойным и рациональным отношением ко всему потустороннему.

(5) Точка, в которой наиболее похожи друг на друга эти два человека – это их общее притязание на то, что они дали миру полученную через откровение книгу. Но именно в этой точке Мейер видит самое полное (если не самое важное) отличие между ними. В конце концов, сотни людей претендовали на то, что подарили миру вдохновенные писания – и само это притязание не даёт оснований для оправдания или осуждения пророка. Однако книга Смита не похожа на другие. В то время как «в случае с Мухаммедом книга постоянно остаётся в руках ангела», Смит не только читает свою книгу, но и переводит её, перенося с места на место; он на самом деле копирует символы книги и распространяет, чтобы любой, включая самых заклятых его врагов, мог рассмотреть их. Разве найдётся какой-нибудь самозванец, который демонстрировал бы такую абсолютную уверенность в своей работе? «Ничего подобного, – говорит Мейер, – не могло бы произойти с Мухаммедом».[7]

Рассказы Мухаммеда о небесных визитёрах расплывчаты и противоречивы. Обычно видения посещали его во сне – он смотрит над собой и видит что-то в воздухе, или наблюдает Габриэля, который стоит на горизонте, или заполняет небеса своими гигантскими размерами, или предстаёт перед ним, куда бы тот ни поворачивал свою голову, или стоит на расстоянии выстрела из лука. Всё это имеет свойство сна. А вот рассказы Смита, с другой стороны, чёткие, конкретные и отчётливые. Прадед автора был евреем, очень трезвым и практичным человеком. Он рассказывает в своём дневнике, описывая тот самый день, когда это событие произошло, как он подробно опрашивал Джозефа Смита о каждой детали Первого Видения, и что Пророк убедил его полностью и бесповоротно. С того самого дня он никогда не сомневался в призвании Пророка. Очевидно, что Мухаммед не совсем уверен, что такое ангел. А что может быть более ясным и конкретным, чем описание Морония Джозефом Смитом?

Эдвард Мейер вынес окончательное заключение, что «откровения Мухаммеда стоят выше откровений Джозефа Смита, потому что в его случае мы видим… некую силу вдохновения, достигаемую тяжёлым интеллектуальным трудом, и даже временами ощущаем некое поэтическое вдохновение».[8] И нет ни следа чего-то подобного в Джозефе Смите. Мейер способен уважать интеллектуальные усилия основателя Ислама, борющегося со своими человеческими ограничениями, а Джозеф Смит остаётся для него загадкой. Мейер терпеть не может этого выскочку, который никогда не сомневался в своих убеждениях даже перед лицом ужасных преследований, который среди всех его страшных испытаний и борьбы никогда не предпринимал усилий, чтобы обрести вдохновение. Нетерпение Мейера по отношению к Джозефу Смиту на самом деле – прочное свидетельство его пророческого призвания, потому что Мейер рассматривает Иезекииля в точно таком же ракурсе. Об этом великом пророке он говорит:

Пророческий инструмент опустился до полного буквализма. Иезекииль – настоящий литературный халтурщик. Он не работает над живым словом по примеру Исаии и Иеремии, старавшихся вывести его из глубин души, а просто повторяет содержание книги, которую, как он полагает, проглотил во время видения…. Иезекииль ограниченный, зажатый, без размаха и силы, лишённый всякого творческого воображения (Phantasie) и, следовательно, отмечен печатью невыносимого педантизма и однообразия».[9]

Перед нами интересный тест. Мейеру близок и понятен Мухаммед, который, будучи, по меньшей мере, выдающимся человеком, в конце концов, всего лишь человек. И реагирует так, как реагировал бы любой нормальный человек, пытающийся, не покладая рук, довести себя до состояния религиозной убеждённости. Неопределённость, таинственность, борьба, сомнения – любой религиозный лидер проходил через это, и у нас имеется кое-какое представление, через что Мухаммеду пришлось пройти. Он, так сказать, – ещё один проповедник, хотя и великий. Но не таков Джозеф Смит! Мейер считает, что он – подобно Иезекиилю – примитивный, буквальный, непоэтичный, лишённый силы фантазии, равнодушный к сомнениям, не облагорожен в отчаянной борьбе. Это мужи, которые никак не вписываются в Мейерский список религиозных мыслителей. Если в силу своих пророческих притязаний он выделяется на фоне всех иных религиозных людей того времени, то тогда Джозеф Смит лишается и возможности быть сопричисленным к какому-либо типу пророков, кроме Иезекииля, Христа и древних Апостолов.

Как бы ни был он похож в каких-то деталях на других людей, когда дело касается его пророческого призвания, Джозеф Смит – не Мухаммед, пытающийся убедить себя и найти поэтическое выражение. Он – и не учёный-богослов, стремящийся расшифровать Писания для своих менее образованных или менее вдохновлённых ближних. И уж точно он – не очередной проповедник. Он – истинный Пророк Божий.